Монолог Кристины о мёртвой вороне из пьесы Анны Яблонской "Язычники", отрывок:
"Мне было три года, стояла такая зима, когда даже душа леденеет, - вся земля покрылась коркой… сивой, скользкой, всё сцепилось, затвердело, время отключилось и отопление тоже… Мама кипятила на кухне воду в выварках… Из кастрюль шёл пар, поднимался к потолку и тут же таял, потому что вокруг была зима, такая страшная зима, что даже пятьсот тысяч кипящих кастрюль не смогли растопить этот лёд… Мама укутывала меня в четыре одеяла, а у папы… губы примерзали к мундштуку на середине мелодии… и однажды утром, когда всё кончилось: масло, хлеб, кастрюли, терпение… мама одела меня… Я помню, что в такой ужасный драный кроличий полушубок с залысинами и пятнами, он достался мне от двоюродной сестры… и просто жуткую ангоровую серую шапку с идиотскими бомбонами... В общем, во всём этом так легко, так просто, так сладко было чувствовать себя несчастной… удивительно, окончательно, абсолютно несчастной трёхлетней девочкой. Мама взяла меня за руку, и мы пошли. И мы вошли в лифт, там были выжжены все кнопки и… я хорошо помню… я уже научилась читать… надпись на стене: "серый — поц!" И я тогда поняла, что это всё. Что больше ничего не будет, что все эти миллионы лет эволюции кончились обледеневшей горкой, замёрзшими красными качелями, серым небом и океаном бугристого льда, в котором застыли все дома и улицы, школы, детские сады, все на свете воспитатели, вся на свете ненависть, сосредоточенная в этих полинявших коврах, деревянных кубиках с цифрами и буквами, в перекошенных стульчиках и плюшевых медведях с искажёнными мордами… Я смотрела на дома и деревья, многие были свалены и валялись на мёрзлой земле, как человеческие трупы, словно они ещё куда-то бежали, росли, на что-то надеялись, но катастрофа случилась так внезапно, так скоро, так сразу и вдруг, что они и сами не поняли - как… смерть уложила их на асфальт, распластала их ветвистые тела по земле, словно свергнутые памятники весне и жизни… Вокруг погибшей кроны путались оборванные провода электропередач… К моему лысому, лоснящемуся жиром полушубку мама накрепко пришила коричневые варежки с корабликами, и я схватила мамину руку и даже через варежки поняла, почувствовала: она знает, она тоже знает, что это наш последний день, что наступил конец… конец всего… И почти одновременно мы увидели её - мёртвую ворону… Она лежала рядом с упавшим деревом, её лапы скрючились от холода, чёрные перья уже покрылись искорками льда, и мы обе знали: ещё немного - и она исчезнет, растворится в этом холодном белом кирпиче времени… Ворона была такая тощая, что, глядя на неё, я думала: от чего же она умерла первее - от голода или холода, или, может быть, от инфаркта… И на всей земле никого, больше никого не осталось - только я, мама и мёртвая ворона… И так было хорошо, так было спокойно, так правильно, очень… очень правильно… потому что всё уже выяснилось, всё встало на свои места, потому что не на что было надеяться и ничего уже не надо бояться. Да."
